Видео убийств американских журналистов солдатами Исламского государства выползло в моей ленте. Я просмотрела их. Все три видео.
Последние два дня живу только этим. Ловлю любые новости, просматриваю снова и снова, вижу это по ночам, неведомые мне ранее чувства охватывают меня с головой.
Я обычно выкладываю все то, что творится у меня в жизни, иногда прячу между строк, но выкладываю. Мне нужно, чтобы мир знал - я хочу быть открытой перед самой собой хотя бы. Но то, что произошло со мной за эти две недели, совершенно интимное, мое, ничье больше. Я приняла бой. Первый бой взрослого мира. Не осеннюю хандру, не нехватку денег на новые сапожки, не псевдо-романтические страдания. Настоящий бой из взрослого мира мещан и людей с амбициями. Я отстояла себя и свое поселение на берегу моря, ранена, но цела, цела, правда, ранена. Мне кажется, так оно и должно было случиться. В конце концов я оказалась много честнее и добрее, чем думала о себе. Не стыдно проигрывать, кажется, когда ты точно знаешь, что в целом, в общем - ты выиграл. А я отстояла себя и свой труд, отстояла свой чистый искренний посыл молодого врача и ученого, отстояла себя как преподавателя, защитила своих немногочисленных подчиненных. Был переломный момент, когда я искренне поверила, что это - все. Конец. Конец ожидаемый и вечный. Но тогда на защиту встали те, от кого не ждешь, от кого и не хочешь поддержки. Папа, который до недавнего времени вообще не знал, кто я и кем я выросла. Зав.отделением, которая все лето не разговаривала со мной. Декан, у которой, как оказалось, милый теплый акцент на казахском. Ее зам, над которой я шучу больше, чем над своими диетами. Айгерим, у которой ребенку едва-едва исполнилось два месяца. Тетушки, для которых я любимый ребенок. К., который вообще понятия не имеет, что за женщину ему послало провидение в лице меня. Анонимы с семейского паблика, которых вообще по сути нет. Магистранты-неудачники, такие же, как я.
Спасибо, спасибо, спасибо вам. И маме спасибо, благодаря которой я ни разу не попыталась никого убить - ни их, ни себя, а я могу, лол. Я на правильном пути.
- написать статью - выбиться во вторые дежуранты - закончить теоретический курс - похудеть до 33 кг - сменить гардероб - все-таки попрощаться с длинными волосами - собрать базу по женщинам за 2012-2013 - копить деньги - закончить с зубами - выспаться - сдать тесты - и план научной работы кафедры - решить, что с работой на следующий год - влюбиться
Последнее время ловлю себя на мысли - сижу и жду. Жду и сижу. Жду, когда просыпаюсь в шесть утра. Жду, когда ем свои 500 ккал. Жду, когда делаю то, что не хочу делать. Жду, когда пишу фанфики по ночам. Жду. Сейчас - нового года.
«Я прожила хорошую жизнь. Познакомилась с Ренджи и ребятами. Была принята в семью брата. Поступила на службу в Готей. Спасла Ичиго. Я ни о чем не жалею».
Я безумно люблю страшные истории, и те, кто говорят со мной, знают - дайте мне час, и я напугаю вас до полусмерти. Себя тоже. Потом буду плохо спать. И особенно сильно я люблю рассказы про японскую нечисть - неиспорченная религией, она таит в себе дух предков, романтизм. Поэтому все, что несет в себе тематику, изучается мной или уже изучено, я фанат. Внук Нурарихена я смотрела давно, теперь пересматриваю, и - о чудо - там шикарные парни Карасу Тенгу, "бака мускотачи".
Вчера говорила об этом маме и сказала - почему ты не родила меня от екая? Мама долго смеялась и фейспалмила.
Раньше интересно было врать, что твой отец - летчик, погибший при испытаниях. А попробуй соври - я дочь аякаши, чью душа пожрала лиса, обреченный на вечное странствие...
Удобную изящную обувь Крепкий дешевый кофе без сахара Запах любимого тела Легкость Вечер пятницы Объятия - с любым человеком, если он добр ко мне Долгие страшные истории Утренний чай с коллегами Вести занятия просто так и без тягостных мыслей Теплые свитерочки Свои шутки Бульму и Транкса Паблики и тех, кто подписан на них Томаты Сходить с ума по вечерам Запах свежести Дневной сон
В роддоме всегда такая атмосфера - отчужденности от реалий. Я захожу туда. Я красивая - у меня новое платье, легкий летний сарафан, джинсовая потертая курточка, тапочки, которые стоят чуть меньше двухсот евро. Я вся воздушная, фуа-фуа прямо уж. Но вот пять минут - и я в застиранном от вечного стерилизатора халате, убитых шлепках и хирургической пижаме. На голове хвост. На руках - истории. И все. И все?
Однажды МЧ приехал туда, что привезти мне мой шарф, который я забыла у него, прошел мимо меня - не узнал. А узнал - испугался. Сейчас мельком говорит - не надо там... навсегда... не идет тебе.
Да, черт тебя, я знаю. Я знаю, мир, что не надо мне погрязать в дебрях медицины. Рискую застрять в костюмчике пост-совкового врача. Суфражистки. Искренней рожи. Неимеющей ни куя, зато кучу благодарностей. Я так не хочу. Я - простите - так не смогу.
Сегодня еще зашла в столовку - и все замолчали. Ладно бы старые климактерички - но молодежь тоже молчит. Смотрит так. Анастез бросил - принцесса, летом ты не часто заглядываешь сюда поРАБотать. А я ему - а с вашей фигурой, вам бы СЮДА весь год не заглядывать.
Посмеялись. Оскалились. Видимо, если старушки замечают только то, что я ненавижу это место уже и отнюдь, молодые заметили и сарафан, и МЧ. Одно успокаивает - женщины, роды, операции, детишки... Хлебушек мой золотой, колосящийся.
... чтобы я, наконец, выздоровела. ... чтобы у мамы все было хорошо. ... чтобы моя диета началась заново. ... чтобы ты взял иницативу в свои руки. ... чтобы эта ТП не поступила, не хочу учиться с ней. ... чтобы ремонт начался и закончился побыстрее. ... чтобы меня не теребили - сентябрь еще не начался. ... чтобы стало чуть прохладнее. ... чтобы у меня снова появились деньги, а то я на мели. ... чтобы я, наконец, нашла тебя.
Я заболела Шинкаем, Шинкай везде, везде, вокруг меня. 11 фанфиков за три дня, 4 наброска, 2 главы многоглавки. Шинкай повсюду, господи, я не испытывала такого со времен Нидзумы Эйджи.
Почему-то именно педалисты мне понравились особенно. Конечно, Куроко и иже с ним хороши, но у педалистов есть веселая песенка и титановые яйца Кинджо. И уж конечно, никто в баскетболистах не плакал из-за того, что он не может сразиться со своим противником в последний раз. И не возвращался, чтобы забрать своего товарища. Да что там - главным злодеем не оказывался парень с несчастной историей в анамнезе...
Что говорить, надо петь. Химе-химе-суки-суки-суки-химе-кира-кира-кьюн!
PS Шинкай чистый секс. Хочу быть Усакичи с таким Шинкаем.
Она два дня врет про домового в своей комнате, чтобы ее впервые слушали домашние. Она хочет проклинать тех, кто счастливее ее, но у нее не хватает смелости. Она осталась одна, потому что у других есть варианты получше. Она как сюжет для недописанной книги, потому что все прочее стоило дописать. Она смотрит на нас. Она видит нас насквозь. Она пьет горячий чай, в котором нет кофеина, сахарина, кретина. Она. Она и ее тьма.
За отсутствием нового дома для этого фанфика - публикуюсь пока тут. Хлоэ, вам, долгожданный сюрприз.
Название: Врачеватель детского оскала. Глава 31. Автор: Я Фендом: Ориджинал Рейтинг: NC Жанры: гет, драма, романтика, ангст Предупреждение: секс с несовершеннолетними, насилие Описание: по заявке
читать дальшеСара со странной для иудейки фамилией Роднина родилась на Украине. Отсюда ее, еще ребенком, отец вывез в Боливию. В Ла-Пас у них был маленький дом, окруженный садом, в котором цвела персидская сирень. Сара выучила испанский, потом английский, ходила в школу и радовалась новому гражданству – в Боливии было много выходцев из бывших стран Советского союза, и никто не косился на нее, темноглазую, красивую, истинную дочь своего народа.
Но корни все-таки проявились. И даже не в ней – в отце и старшем брате. Дом с сиренью устраивал Сару, но не их. Возможно, будь жива ее мать, она бы сумела объяснить им, что, когда теряешь все, нужно ценить хотя бы свои жизни или тех, кто еще остается… Матери не было, и Сара сама вела хозяйство, ее в процесс зарабатывания будущих миллионов не включили. Поэтому, в конце концов, она и осталась живой.
Она помнила тот день – страшный темный вечер, когда она, прикорнувшая от дневных забот на краю дивана, проснулась от страшных криков. Саре было одиннадцать. Она сразу узнала голоса отца и брата, но выходить в коридор не стала. Села в угол, натянула одеяло на голову. Когда в комнату вошел высокий темнокожий мужчина, прятаться она не стала – все равно найдет, и тогда смерть будет длинной и болезненной. Но тот неожиданно достал ее из угла и подвел к свету. И посмотрел в большие черные глаза девочки. Остался там на мгновение…
- Твой отец там, - сказал он на ломаном испанском, - Я его убил. Он взял чужое. Еврейское отродье, пострадал за то, за что всегда страдает твой народ, понимаешь?
Сара кивнула, не пряча взгляд. Губы ее беззвучно шептали молитву. Она не решалась попросить пощады, потому что врожденное чувство вины было свойственно иудейкам. Она поправила волосы и убрала их со лба. Мужчина поставил ее на пол и неожиданно погладил по голове. Потом еще раз. И сел на пол рядом с ней.
- А брата моего… - хотела она спросить, но он остановил ее. Так они и просидели полчаса, пока кто-то в коридоре делал что-то с телами. Он ее не тронул тогда. Не тронул и потом. Через два часа второй такой, темный и высокий с густой бородкой, заглянул в комнату. Они поговорили на странном наречье и ушли, оставив следы от своих сапог на чистом полу. Сара выглянула в коридор, заперла дверь, разделась и легла спать. Утром встала и пошла в школу. А через три дня, как нормальный ребенок, пошла к соседке и сказала, что ее отец и брат пропали. И плакала, старательно изображая страх и отчаянье. А потом и вовсе сыграла роль потерянного ребенка, и больше не изменяла этой роли. И когда приходили изображать заботу об одинокой девочке, и когда ее опрашивала местная полиция, и когда изуродованные тела отца и брата нашла. Она оставалась верна себе – старательно училась, молилась, а по ночам ждала, что Они вернутся… И дождалась.
- Я думал, ты расскажешь, - сказал он, когда вернулся. Сара натянула на себя одеяло, потом встала, поставила чайник. И пока они молча ждали, когда тот закипит, она, наконец, дала себе волю. Разрыдалась, разревелась, как маленькая девочка – в сущности, она ею и была. Рыдала так, что ей было плохо самой, рыдала, захлебываясь слезами, звала брата по имени и прятала глаза от убийцы, вздрагивая от ненависти и страха. Он слушал, вслушивался в каждый ее вздох, потом отключил чайник и снова сел рядом. - Я Хосе, - сказал он, - Я прошу у тебя прощения.
Так они и познакомились.
Сара осталась жить в отцовском доме – ее ближайшие родственники Роднины были бедны и удочерить ее не могли. Но были еще родные, правда, жили далеко, в самой России. Некто Генрих Левенштайл и его братья, Авраам и Иосиф, написали ее соседке, что позаботятся о Саре, но только к концу года смогут выбраться из страны. Последние два месяца Сара жила одна, доучивалась и по-прежнему молилась – никто никогда не видел ее печальной или в плохом настроении. Соседка жалела ее, подкармливала, а сама шепталась с другими, что маленькая еврейка сошла с ума и сама не верит, что ее родных убили. Эта женщина со страхом ждала, что и Сару убьют, и иногда с разочарованием встречала ее по утрам живой и невредимой – после того шумного дела у нее брали показания, а если бы и девчонку убили, наверняка бы, и по телевизору показали… Но Сара упрямо жила, училась, ела и не запирала дверь на ночь. А слезы ее и другие эмоции оказались в грубых руках Хосе, да так и остались там.
Он никогда не касался ее - Сара думала, будет насиловать или хотя бы принуждать к ласкам, все-таки ей одиннадцать, иудейки в этом возрасте уже невесты, а она, Сара, красивая, невысокая, но ладная, но Хосе считал ее ребенком. Щелкал по носу, когда она ревела слишком долго, приносил конфеты. Иногда говорил, что его мать живет в деревне у границы с Колумбией.
- Она растит там виноград, - увлеченно рассказывал он, - Слышала о таком? Он вкусный, но кислый, для вина. В нашей деревне лучшее в Боливии вино. Я обещал ей, что выучусь и открою свой магазин. Но теперь уже поздно о таком мечтать… Зато зарабатываю сейчас. Посылаю ей. Она рада. - А мой отец тоже зарабатывал? – однажды тихо спросила она, не надеясь на ответ.
Хосе замолчал, потом отставил кружку и посмотрел на нее.
- Ты можешь отомстить мне, - сказал он четко и прохладно, - Моего отца тоже убили. Я отомстил за него. Но сначала я вырос. Ты тоже вырасти. Приходи и отомсти мне. Я даже руки на тебя не подниму, Сара… - он хотел погладить ее по голове, но она отстранилась, - А потом я на тебе женюсь, - твердо сказал он, - Мать будет тебе рада. Тебе пойдет собирать виноград…
Сара смотрела на него, смотрела – и не верила, разве такие люди могут убивать старика и его сына, а потом сжигать их тела, оставляя жизнь дочери, в надежде на месть. Она поняла внезапно и навсегда, месть требовалась самому Хосе, которого съедало чувство вины, и ей безумно захотелось тут же вырасти и отомстить ему, чтобы потом увидеть его ферму и стать ему женой. Но она знала – ей придется пройти длинный путь до этой фермы в жестоком мире. И для начала – уехать, потому что здесь только мрак и тлен, и никакое будущее не светит ей.
Она больше не видела Хосе. Приехал высокий и одышливый дядя Авраам, он был троюродным братом ее матери, так он сказал. Ее устроили в столичный интернат. А спустя еще пару лет на стол к ней легли фотографии счастливой семьи Родзинских.
- Они люди богатые, - сказали ей опекуны, - Но жена стара и родить уже не сможет. Муж хочет иметь вторую жену. Обижать тебя не будут, люди порядочные. Если родишь, озолотят. Если не сможешь – все равно будут кормить и одевать… - А учиться? – вырвалось у нее, потому что ей все еще хотелось, как ждала старая мать Хосе, «выучиться и открыть свой магазин». - Это уже как себя поставишь, - услужливо намекнули ей, - Россия – страна красивая, твоя родина. Там можно на ноги встать, а тут у тебя будущего нет.
Сара подумала о кустах персидской сирени, в которых сейчас играли другие дети, вспомнила, как молилась в одиночестве, и кивнула. Лицо Игоря Родзинского показалось ей простым и неиспорченным – хотя разницы для нее уже не было.
Я написала 13 свежих глав "Алого пепла". Я полностью поглощена своим творением. У меня такого не было со времен "Дневников лентяя". Господи... Я хочу, хочу, хочу, чтобы все поскорее дошли до того момента, когда я опубликую все это. Моя вселенная прекрасна. Она греет меня.
Уснула я, по привычке, в четыре. На соседнем диване спал Антон, похрапывал - у нас идут дожди, и, видимо, он включает дополнительную систему обогрева. Снилась мне высокая девушка с рыжими волосами, красивая, фигуристая, кровь с молоком, противоположность мне. Она как-будто бы работает с МЧ. Мы говорили, потом смеялись, потом выпили кофе - обычная беседа незнакомых людей. И в конце, когда я уже заводила машину, чтобы уехать, она подбежала, сквозь открытое окно поцеловала меня в губы, засмеялась - и убежала обратно. Сказала что-то вроде: "Потом буду жалеть всю жизнь, ты такая сладкая...". Я проснулась в десять, и была в легком шоке. Потому что мне вдруг стало невыносимо страшно - вдруг я уже упустила что-то, о чем буду жалеть всю жизнь.
Потом я снова уснула. И мне приснились года 20-30 прошлого века. Как будто бы мы стали колонией какой-то страны и теперь работаем в каком-то лагере. Причем худшее - я не могла дозвониться до мамы. Никак не могла. И это отчаянье я пронесла через всю себя. И я снова и снова пыталась сбежать оттуда. Сначала с мусором выехать за пределы лагеря. Поймали. Потом попыталась перелезть через забор. Поймали. Потом нас послали в лес собирать травы или грибы, и оттуда я не вернулась. Пряталась в старой мельнице под жерновом и молилась, чтобы не нашли. Но нашли. И высокий китаец в нацисткой форме приказал ударить меня плетью по спине 18 раз, за "каждый год, прожитый в свободной республике". Я проснулась через часа два, и потом просто лежала и записывала в уме свой сон. Сюжет хороший для нашего времени. Неволя, побег, боль.
А потом я снова уснула. Уже вечером. В шесть, после уборки и чтения. Я читаю сейчас "Нарнию", и она навлекает на сказочные мысли... Но приснилась мне презентация моей книги о беременных. Как будто бы я в беременном состоянии написала книгу "Взгляд изнутри" от имени своего тогда еще нерожденного сына. И потом еще одну "Взгляд изнутри-2" о беременности вторым сыном. Хорошая книга получилась - темнокожая журналистка читала мне отзывы забугорских читателей, а потом мне вручили премию. А я слушала, улыбалась, фотографировалась. И думала - сыновей мне родила суррогатная мать - ибо я берегу фигуру, и я его почти не знаю и не люблю. Я книгу я написала только потому что моему любовнику-террористу нужны деньги на то, чтобы сровнять с землей весь старый свет. И он смотрел на меня через стеклянную дверь. Смотрел и скалился в улыбке. Я проснулась, а потом решила выпить перед сном седукси. Сны для спокойных счастливчиков, а я от них устаю.